Верь мне! - Страница 9

К оглавлению

Лу сосредоточенно переваривала информацию.

— А что такое пресная лепешка, Джим? Она быстро готовится? В поваренной книге есть рецепт?

Джим поразился:

— Не знаете, что такое пресная лепешка? Правда-правда?

Лу покачала головой.

— Ну, это тесто такое — пресное. Его делают из муки и воды — или молока, если есть, и делают такой кругляш, лепешку…

Лепешку? Лу осенило:

— Мои лепешки! — Лу в ужасе помчалась назад по дорожке, через сетчатую дверь… Распахнув дверцу плиты, девушка уставилась на почерневшие горки. — Ох, мои лепешки!

Около шести вечера темнота накрыла вечернее небо. Она сгустилась совершенно неожиданно, и, выйдя из двери кухни, Лу чуть ли не на ощупь пробралась в главный дом. Поспешно приводя себя в порядок, она услышала тяжелые мужские шаги, шум и плеск воды включенного в ванной душа и насвистываемую мелодию, прорывавшуюся сквозь звуки воды. Лу вздрогнула, в последний раз пригладила волосы, застегнула аккуратный голубой нейлоновый халат, который — кажется, сто лет назад — представлялся ей там, в Сиднее, самой подходящей одеждой для работы в детской. Потом она поспешила обратно на кухню.

В семь часов дверь столовой распахнулась, и мужчины шумной гурьбой вошли и уселись за стол. Блю и Расти, два работника станции, оказались пожилыми людьми с худыми лицами, задубленной жарким австралийским солнцем кожей, глазами, исчезавшими в сетке морщинок, когда они улыбались, кстати, очень добрыми. Эндрю и Бант были джакеру. Их комнаты, как девушка обнаружила во время своей первой, робкой инспекции, находились рядом с ее собственной. Парням было не больше девятнадцати-двадцати, и обоим предстояло стажироваться в Ридли-Хиллз, чтобы приобрести необходимый опыт, прежде чем занять более ответственные должности на других станциях. Румяные, загорелые, гладкие лица, влажные волосы тщательно приглажены над не тронутыми морщинами лбами… Их глаза тоже смотрели доброжелательно, когда они перевели взгляд с жирных кусков мяса самых причудливых размеров и форм, расползшегося картофеля и подгоревших лепешек на испуганное разрумянившееся лицо новой поварихи. Мужчины, явно голодные, быстро поели в смущенном молчании: у мальчиков был неутолимый аппетит, свойственный всем юнцам, двое старших обладали философской терпимостью тех, кому случалось видеть еду и похуже.

Лу осторожно наблюдала за их реакцией, подавая и унося тарелки. И когда наконец принесла чашки, полные дымящегося черного чая, была преисполнена благодарности им за тактичность. Она так измучилась, пытаясь нарезать отбивные с полутуши овцы! Сначала положила ее на большую деревянную колоду и пыталась разрезать ножом, потом отчаянно ее пилила и, наконец, стала рубить большим мясным резаком, а удары, как назло, не приходились на одно и то же место. Унося истерзанную, полную костей кучу мяса на кухню, Лу отчаялась приготовить еду вовремя, к семи. А вот теперь худшее осталось позади. Почти.

Дрожащими руками она собрала ужин для Стива Брайента. Лу положила на тарелку самые приличные отбивные, просмотрела почерневшие лепешки, чтобы найти менее пригоревшие. Картофель весь был не ахти, так что тут выбирать было не из чего. «О боже, — с тоской подумала девушка. — Что он сделает? Что скажет? По крайней мере, поднос, кажется, выглядит красиво!» Лу потратила на это немало усилий. Серебро сияло. Салфетка была белоснежной. Она взяла самую красивую посуду и завершила композицию крошечной вазочкой с зимними цветами и апельсиновыми листьями. Лу уняла дрожь в руках, подняла поднос и понесла его по переходу к веранде. Туда, где из-под двери кабинета вырывалась тоненькая полоска света. Она робко постучала, дождалась приглашения войти, уравновесила поднос на поднятом колене и повернула ручку двери.

Стивен Брайент сидел за большим письменным столом. Перед ним лежал раскрытый гроссбух, а кругом были разложены аккуратные стопки бумаг. Настольная лампа над его головой отбрасывала свет на жесткие темные волосы, иссиня-черные там, где не просохли после душа. Лу почувствовала, что сердце ее предательски дрогнуло при виде сурового красивого профиля, упрямого подбородка, загорелых рук и спокойной силы крупного мужского тела. Стивен, небрежно откинувшись в вертящемся кресле, выглядел так, словно ничто и никогда его не испугает и не заставит сдаться. Ему не понять, что значит чувствовать себя испуганной, затравленной ланью, не уверенной в себе, разуверившейся в людях и одинокой.

— Поставьте его там, на стол… спасибо, мисс Стейси, — пробормотал Стивен рассеянно. Он не поднял глаз, не увидел красивой посуды, свежей салфетки, сверкающего прибора, миленького букетика на фоне темных блестящих листьев. Не увидел он и непривлекательного главного блюда! Лу рада была поскорее убежать.

Вымыв посуду после трапезы мужчин и приготовив стол для завтрака, Лу медлила идти забирать поднос. Когда, наконец, в кухне не осталось ни одного дела, которое она могла себе придумать, девушка неохотно вернулась в кабинет. «Сейчас начнется!» — мрачно подумала она. И правда, началось.

Стивен Брайент повернул свое кресло и уставился на нее.

— Садитесь, мисс Стейси, — скомандовал он, указывая на коричневое кожаное кресло по другую сторону стола.

Лу послушалась, смиренно сложила руки на коленях и смотрела на них, будто они могли как по волшебству перенести ее за тридевять земель или, по крайней мере, сделать невидимой для этого холодного серого взгляда.

— Вы ведь англичанка, да?

Лу вздохнула. Допрос начался.

— Да.